Изольда

Изольду Шмулевну на Брайтоне знали все. А как не заметить высокую, плечистую женщину в старомодном плаще и в стоптанных чешках, в широкополой шляпе, скрывающей когда-то роскошную рыжую копну? Обладательницу баса и внезапных усиков, твёрдой рукой открывающую дверь русской синагоги в субботу задолго до раввина и заспанных прихожан?

Может, вы думаете, что она жила по соседству и страдала бессонницей? Вовсе нет. Изольда Шмулевна выходила с первыми лучами солнца, предварительно покормив кота Шмуцика* и закрыв дверь на два замка — от греха подальше.

Путь предстоял не близкий — три перекрёстка, под громыхающий электричками мост и ещё семь остановок пешком . Она шла, перебарывая одышку и головокружения, изредка останавливаясь чтобы перевести дух, но ни разу не пропустила молитвы. Как можно? Разве «директор женской стороны»* имеет право расклеиться?

По правде, никаким директором Изольда Шмулевна не была и быть не могла. И молоденький раввин Эзра, вчерашний выпускник иешивы, не раз порывался поговорить с ней об этом, подбирал правильные слова, но в последнюю минуту тушевался, увидев, как Изольда раскладывает по столам молитвенники, нарезает купленные на более чем скромную пенсию фрукты и складывает кособокие бутерброды детям, «чтобы те с младых ногтей стремились к Богу».

Женщинам спуска не давала.

— Сплетничать на улице можно, сядьте как бабки на лавке и ни в чём себе не отказывайте, а в синагоге извольте вести себя прилично! Подойдите и поцелуйте Тору, от этого уж точно больше прока будет, чем перемывать косточки кому ни попадя.

— Скажем все вместе, «Наш долг»* — стоя! Нечего хихикать, Альбина Семёновна! Вроде взрослая женщина, — бабушка! — инженер-конструктор, прости Господи, а всё туда же!

— Джошка, ты чего поскакал на улицу весь взмокший? Простудишься! Возьми лучше яблочко, только бруху* не забудь у меня! Вылитый вождь краснокожих!

Поговаривали, что когда-то у неё были муж и сын, но куда они исчезли и почему никогда не навещают мать — оставалось тайной. Изольда Шмулевна избегала этой темы, только сдвигала брови и принималась прохаживаться по рядам, сцепив за спиной руки, покрытые артритными шишками.

Больше всех попадало тощей Элке, раз за разом опаздывающей в синагогу и прячущейся на задней лавке. Но «око всевидящее» всё равно замечало её виноватый вид.

— Что, опять гуляла с женихами под луной? — «театральным шёпотом» вопрошала Изольда Шмулевна. — А мы уж думали высылать делегацию с оркестром, чтобы с поклоном пригласить тебя в наш молельный дом. Можем и хупу* соорудить, ежели улучшишь посещаемость, делов-то!

Ехидная была, не то слово. Правда, с идеальным слухом. Ох, не стоило Саше Шихману из-за шторки называть её холерой! Покрывшись пятнами от обиды, она убегала на кухню и подсыпала обидчику в чолнт чилийского перчика, чтобы в следующий раз думал, как распускать язык!

Ни разу не помогло.

И всё же, едва кто-то заболевал, терял кормильца или испытывал нужду, Изольда включалась в режим электровеника.

Она названивала в больницу по сто раз на дню, требовала услуги переводчика и не успокаивалась, пока не устраивала страждущих к лучшим специалистам, готовым самим лечь под нож, лишь бы эта ненормальная оставила их в покое!

Вставала на рассвете, садилась в электричку и летела с горячим куриным бульоном к оставшимся без молока роженицам, которых в глаза не видела…

Как таран, не стесняясь, колотила в двери богачей, собирая средства для вдов, сирот и свежих эмигрантов, стыдящихся попросить о помощи.

Но стоило миновать кризису, Изольда вновь опускала забрало:

— И слушать не хочу! Что значит, в субботу самая торговля и вам некогда ходить в синагогу? Не будьте ослами, ради всякого святого! Подождут ваши гешефты до воскресенья. А там заработаете вдвое больше, я вам это гарантирую! Как будто сами не понимаете, кто определяет ваши заработки!

На Изольду не обижались. Мало ли, что несёт эта сумасшедшая! А те, кто рисковал к ней прислушаться, порой зарабатывали миллионы…

На Пурим Изольда Шмулевна не пришла, чем вызвала всеобщее недоумение. Не было случая, чтобы она пропускала праздник, не послушала «Свиток Эстер»* и не раздала детворе пакетики с карамельками. По-видимому, что-то стряслось.

Несмотря на дальнюю дорогу, раввин Эзра решил зайти к Изольде. Сложил в салфетку хоменташен* и, сославшись на срочные дела, вышел из синагоги в разгар праздника.

Дверь в квартиру была не заперта. Кот Шмуцик жалобно мяукал у пустой миски. В воздухе витал въедливый запах валокордина. Изольда Шмулевна лежала на кровати, отвернувшись к стене.

— Вам плохо?! — закричал раввин и схватил висящий на стене телефон. — Алло, скорая! Срочный вызов, записывайте адрес!

— Делать… вам… больше… нечего, — с трудом произнесла Изольда. — И потом… они не успеют.

Изольда грустно улыбнулась, закрыла глаза, облизнула пересохшие губы и, проваливаясь в бред, зашептала:

— Всё хорошо. Мою молитву услышали… Скоро я всех увижу… и Милечку, и Илюшу… Не надо им было садиться в ту машину… Тем более на ночь глядя. Но ничего. Мы снова вместе. Спасибо вам, ребе… Мы пойдём… А вы… заберите Шмуцика. И шалахмунесы* малышам. Там на серванте — коробка с ленточкой…

——

Иллюстрация: (c) Anna Janz

* Шмуцик (идиш) — грязнуля, чумазый.

* Семь остановок пешком — по правилам иудаизма нельзя пользоваться транспортом в Шабес.

* Директор женской стороны — ортодоксальные синагоги разделены на две стороны, мужскую и женскую, чтобы не мешать сохранению концентрации молящихся.

* Наш долг» — стоя! — речь идёт о молитве «Алейну» (в русском переводе «Наш долг»), которую говорят стоя.

* Бруху (идиш) — от ивритского слова «браха», в переводе на русский означает благословение. Перед тем как что-либо съесть, религиозные иудеи говорят короткое благословение, выражающее благодарность Богу за этот вид еды.

* Хупа (ивр.) — балдахин, под которым пара стоит во время церемонии бракосочетания. Хупа символизирует еврейский дом. Так же как хупа открыта с четырёх сторон, так и шатёр праотца Авраама был открыт в знак гостеприимства. И хотя подобный «дом» лишён имущества, главное, это живущие в нём люди.

* Из-за шторки — речь идёт о разделительной шторке между мужской и женской сторонами синагоги.

* Свиток Эстер — книга, входящая в состав Танаха, в которой рассказывается о подвиге царицы Эстер, спасшей еврейский народ от неминуемой гибели при помощи своего дяди Мордехея.

* Хоменташен — традиционное треугольное печенье с разнообразными начинками, которое готовят к празднику Пурим.

*Шалахмунесы (идиш) — русифицированная версия термина «шалах монес», в переводе на русский означает сладости, которые отправляют в Пурим родственникам и друзьям.

Отпуск вдвоём

— Пятнадцать лет мы не были в отпуске вдвоём! — сообщил муж, хлопнув входной дверью.

— Не может быть! — ахнула я из кухни, чуть не выронив мыльную тарелку.

— Верно, не пятнадцать! А все шестнадцать! — пересчитав года на пальцах, выдал он. — Вот уже пенсия не за горами, а мы всё дома сиднем сидим, пока дети отрываются в летнем лагере.

— Ну и что ты предлагаешь? Медовый месяц предпенсионного разлива? — ухмыльнулась я и принялась драить плиту. — А вдруг детям что-то понадобится? Нет, уезжать — это безответственно!

— А не пора ли перерезать пуповину? У них вот-вот свои семьи появятся и что тогда? Будешь с бульончиком к ним в окна заглядывать? — спросил ехидный муж и с аппетитом вгрызся в яблоко.

Я с достоинством промолчала, но принялась драить плиту с удвоенным энтузиазмом.

— Короче, я чудом нашёл горящие путёвки. Вылет завтра. Ничего не хочу слышать; билеты со скидкой возврату не подлежат.

— Но куда?! — от неожиданности вскрикнула я.

— В Порт Дуглас! А это, на минуточку, тропический курорт! Корона пляжного отдыха! И это, как его… — муж достал из кармана мятую брошюрку. — «Непередаваемая живописная природа у самого барьерного рифа!»

— Ну ладно, — неожиданно согласилась я, вспомнив мотивационную цитату с мамского форума, мол, когда жизнь даёт шанс путешествовать, смело собирай манатки и дуй в неизвестном направлении!

— Тебе плавки с корабликами или с дельфинами брать?

— И те и другие! — отозвался муж и побежал за чемоданами. — Мы! Едем! Отдыхать!

Оказалось, что собирать двоих взрослых — довольно скучное занятие. Не нужно оттаскивать от чемодана детей, пытающихся впихнуть в оный сто один наряд, надувного фламинго и — почему бы и нет? — баскетбольную стойку. Я же, в отличие от детворы, настоящий аскет в путешествиях. Ну в смысле, работаю над собой.

Я, конечно, могла б слегонца сгустить краски, приврав, что рейс вылетал в беспросветную рань, и поэтому мы опоздали, не услышав будильника. Но моя кристальная честность не позволяет обманывать читателей. Мы выспались, с аппетитом позавтракали и с запасом прибыли в аэропорт. Но на рейс всё-таки опоздали… Каким образом? Сейчас расскажу.

— Добро пожаловать на стойку регистрации Виргинских авиалиний! — зевнув, поприветствовала девушка с бейджиком «Салли». — Прошу учесть, что за оскорбление сотрудников авиакомпании взимается штраф…

— За кого вы нас принимаете? — чуть не поперхнулась я и протянула в окошко билеты. — Мы, вообще-то, интеллигентные люди, на отдых едем, и настроение хоть куда, правда, дорогой?

В это время «дорогой», скрежеща зубами, грузил на чемоданную ленту наши вещи в размере двух чемоданов и сумки-холодильника, под завязку забитой кошерными разносолами. При этом бурчал под нос что-то нечленораздельное о перевесе.

— Ты что-то сказал? — захлопав ресницами, уточнила я, мысленно готовясь к контратаке. Да, несмотря на аскетизм, я люблю путешествовать с комфортом, будучи окружённой привычными вещами. И потом я не виновата, что не могу заснуть без ортопедической подушки с эффектом памяти! (Не уверена, что именно помнит поролон, но согласитесь, лишний девайс в хозяйстве не навредит!)

— Ну что ты, — процедил муж. — Всё чудненько!

— Не торопитесь. Вы всё равно на этот рейс не успеете, — потянувшись в кресле, «успокоила» регистраторша.

— Это ещё почему?! — зарычал муж, но вовремя вспомнив о штрафе, криво улыбнулся в окошко.

— А разве вы не получили уведомление о перенесённом вылете? — спросила, как удав спокойная, Салли. — Ввиду предстоящего шторма в Порт Дугласе и исключительно в целях безопасности пассажиров, мы были вынуждены вылететь на час раньше.

— Безобразие какое! — возмутилась я, схватив телефон. Действительно, пропущенное сообщение, присланное… в пять утра! Так вот чем надо по ночам заниматься — отслеживать идиотские смски от Виргинских авиалиний! — Теперь понятно, почему вы рекомендуете пассажирам не оскорблять ваших сотрудников. Сразу видно, есть прецедент!

Салли пожала плечами и уставилась в экран компьютера.

— До следующего рейса с пересадкой в Сиднее осталось три часа. Вас регистрировать? — спросила она и забарабанила длиннющими красными ногтями по стойке.

Мы с мужем заголосили, но понимая, что выбора нет, в итоге согласились. Всё же Сидней — не деревня Индюкино, а значит, путешествия продолжаются.

В Сиднее сияло солнце. Термометр рапортовал: +28. Мы сбросили багаж в камере хранения, выскочили на улицу и поехали к океану.

Песочный пляж, изумрудная вода и барашки волн. И зачем ещё куда-то ехать? Давай просто останемся в Сиднее! Навсегда! — чуть было не ляпнула я, но в последний момент одумалась и кротко бросила:

— Как же здесь прекрасно! Ты чувствуешь воздух свободы?

— Весьма, — подмигнул муж, сел на прибрежную лавочку и вытащил шоколадку. — А в Порт Дугласе и того лучше! Но ты ведь не хотела ехать! Всё боялась за детей.

Я опустила глаза и покраснела.

— Ты понимаешь, я просто… разучилась отдыхать. Не быть начеку. Доктор, а это лечится?

— Ещё как лечится, — закивал муж, сдвинув на нос очки. Затем открыл шоколадку и протянул её мне со словами: — Выписываю вам чудодейственное лекарство, в комплексе с водными процедурами и обильным сном.

Я рассмеялась и разломила шоколадку пополам.

Наконец, в полночь мы приземлились в аэропорту города Кэрнс*, от которого до Порт-Дугласа — всего-то час петлять на съёмной машине. Летняя ночь не принесла Кэрнсу долгожданной прохлады, и тридцатипятиградусный воздух можно было рубить топором, но вот незадача — топор мы оставили дома.

Горная дорога виляла задом как старая кокетка. Я в ужасе пялилась на знаки «Осторожно! Падающие камни!» и «Берегитесь диких кенгуру!»

— Какая-то ты необыкновенно… тихая, — с волнением в голосе заметил муж. — А днём здесь восхитительные виды! Справа — океан, — сказал он, высунув руку из окна в сторону чёрного, как смоль, пятна.

— Держи руль! — взвизгнула я и вжалась в кресло. — Пожалуйста. Потом мне всё покажешь.

Муж хмыкнул и подкрутил кондиционер. Пот струйкой сползал по позвоночнику.

У входа в гостиницу стояла урна с увесистыми зонтами.

— Чего это они? С зимы забыли убрать в кладовку? — удивилась я.

— Должно быть, это от солнца, — предложил оптимист-муж и открыл багажник. — Всё-таки курорт.

— Угу, — кивнула я, но в душу закрались «смутные сомнения».

Утром хлипкие окна в номере содрогались от раскатов грома. Небо затянуло тучами; порывы ветра подбрасывали лежаки у бассейна.

— Однако, — размышляла я, кутаясь в свитер (на улице по-прежнему было +35, а посему спасал лишь включённый на полную мощность кондиционер). — И угораздило нас приехать в отпуск в такую хмарь.

— Уверен, это дело временное, — махнул рукой муж, включая «Netflix». — Давай лучше кино посмотрим, раз на пляж сегодня не выбраться.

— А ты, вообще, проверял прогноз погоды? — аккуратно осведомилась я и потянулась за телефоном.

— Нет, зачем? — покачал головой муж. — Ну и сколько там ожидается?

В приложении погоды на ближайшую неделю анонсировали дождь с элементами грозы, града, ураганов и прочих апокалипсисов. И стабильное: +35.

Муж почесал затылок и по-философски изрёк:

— Ну, не будем расстраиваться. Ещё царь Соломон говорил, что «и это пройдёт». А он был мудрейший из людей… Чипсы будешь?

Действительно, расстраиваться было не к чему. А вот изучать географию местности — очень даже к чему. Кто ж знал, что, когда у всех приличных австралийцев, как в знаменитой песенке, наступает лето, «в середине января», у порт-дугласян вовсю бушует сезон тропических дождей? И длится он по полгода, не меньше! А уж потом начинается вечное лето, теплынь и райское наслаждение.

Но мы, после жизни в Мельбурне, ребята закалённые. Что нам дождь стеной и погоды ветреные? Прекрасно провели время вдвоём. Ходили на экскурсию в супермаркет, прикупили на распродаже дождевики, играли в нарды — у нас ничья! — хохотали и до рассвета читали вслух. А это, друзья мои, дорогого стоит!

Поэтому не думайте дважды! Отправляйтесь в путешествия, не оглядываясь на обстоятельства и «мелкий шрифт». Хоть в Антарктиду, хоть в Кубер-Педи*, но вместе. И будет вам счастье и повод для ̶с̶к̶а̶н̶д̶а̶л̶а̶ тёплых воспоминаний.

—–

* Кэрнс (англ. Cairns) — город в северо-восточной части австралийского штата Квинсленд.

* Кубер-Педи (англ. Coober Pedy) — небольшой подземный город в центральной части австралийского штата Южная Австралия.

Ныряя за сюжетами

Раз часы перевели, значит, что?

Правильно! Значит, в Австралии лето!

А раз лето, то можно смело мазаться солнцезащитным кремом, тем более что все мы знаем какое в Австралии ушлое солнце.

Не намажешься — все, растёт второй подбородок.

Поэтому в целях профилактики, я прямо с утра как следует наштукатурилась, и сразу окунулась в мир детских воспоминаний о летнем отпуске, поездках к морю, золотых песках, мороженом и прочих радостях беззаботных, доковидных дней.

Благословенное время! Не успев приземлиться в любой приморской стране, я еще в аэропорту начинала канючить, умоляя родителей немедленно отправиться на пляж. Пускай чемоданы не разобраны и силы на исходе, но ведь море, море ждет! Мы не виделись целую вечность!

И когда неугомонный гундеж и мольбы, наконец, делали родителям беременную голову, мы топали на пляж.

В шлепках, в панамке, в спадающих на нос-кнопку маминых солнцезащитных очках, я бежала к воде, задыхаясь от восторга. Секундный х-х-холодок, соленые брызги на губах, блики солнца на волне…

Здравствуй, море! Я скучала! И столько раз мечтала жить где-нибудь поблизости…

Моя детская мечта сбылась. Вот уже тринадцать лет до океана — рукой подать. Хоть каждый день лепи себе песочные куличики, гоняй чаек и ныряй в “пучины морские”.

Как думаете, я часто ныряю?

НИ-КОГ-ДА! И как-то не спешу пополнить ряды местных серферов, уже в пять утра вприпрыжку бегущих ловить предрассветную волну. Ни ласковым летом, ни теплой весной, ни тем более, местами суровой, зимой.

Ответьте мне, почему в выходной день я вместо пляжа раз за разом бегу в супермаркет, в аптеку и в хозяйственный?

Неужели, это возраст? И назад дороги нет?

А ведь могла бы писать романы, поуютней устроившись у кромки воды, в развевающемся белом сарафане, вся такая инстаграммно-загадочная, в меру естественная, ироничная, не без претензии на гениальность и без малейшего намека на лишний вес…

Могла бы. Могла. И увы, нет никаких смягчающих обстоятельств.

Поэтому сегодня я вспомню о главном и как взрослый человек, пойду… в аптеку. Куплю спрей от аллергии, таблетки от одышки и перцовый пластырь для бедолаги-спины. Затем заскочу в продуктовый магазин за обезжиренным йогуртом, чипсами и шоколадкой…

Нагуляю вдохновение и со спокойной душой рвану на пляж.

Вы знаете, оказывается, море ни капельки не постарело. А облака — по-прежнему, белокрылые лошадки, умеющие нашептывать сюжеты книг. А значит, еще не все потеряно.

Здравствуй, море. Я скучала.

Из неопубликованной переписки А. Чехова:

• 

Письмо нумер 1

“Ты не поверишь, моя милая А.!

Вновь сидим в карантинном заточении, не имея возможности покинуть усадьбу. Гуляем по набережной в пределах разрешенных пяти верст, да и то, закутавшись в шарф по самое пенсне.

Из радостей – редкий поход за провизией на фермерский базар под видом крепостного Боба, да покупка целебных снадобий и трав.

Погоды нынче отвратные – зуб на зуб не попадает в трескучие +10. Что делать, старожилы уверяют, что семьдесят лет не было таких лютых морозов в Мельбурне, и вот, дожили! Не даром говорят аборигены, “Вьюги да метели под май прилетели”.

Промозглыми вечерами осенняя хандра залетает за воротник и даже ежевичная настойка миссис Смит не согревает душу. Лишь оставишь керосиновую лампу без присмотра на террасе, раздаются удары в дверь и в окна. Это – бродячий кенгуру Аркадий нарушает покой и требует прикорма.

Жду ответной весточки от тебя, милая-милая А.! Расскажи, как там, за горизонтом? Зазеленели ли рощи да луга? Цветут ли вишневые сады? Ах, как хотелось бы и мне стремглав рвануть к тебе и заключить тебя в объятия да на весенней аллее у Чистых Прудов!

Но увы! Повсеместно – боязнь королевской болезни и, как следствие, недоверие властям. Одна надежда на укол фельдшера-немца по фамилии Файзер, да и то, если дождемся визита в наш уездный город в этом году. Пока его место занимает британец, но веры в него у народа – грош.

А пока пиши мне, до окончания глобальной пандемии, и я обязательно отвечу.

Твой навеки,

~ А. Чехов

~~~

Письмо нумер 2

Милая, милая А.!

Вновь пишу тебе, невзирая на невзгоды последних лет, и надеясь на остатки совести почтовых служб.

Дела в Викторианской губернии далеки от совершенства. Мы по-прежнему ведем затворнический образ жизни, позабыв счет дням и сезонам.

Судя по размеру градин и возгласам далеких от культуры прохожих, весна нынче поздняя.

Не прошло и двух недель со страшного землетрясения, обрушившегося на многострадальный Мельбурн впервые за историю города.

Наш дом с мезонином дрожал как рябиновый куст, но а я лишь с грустью наблюдал, как полыхают поленья в камине, готовясь с честью встретить уготованную свыше судьбу. Что касаемо пандемии, у нас все как у всех, да не у всех.

Вчера, у центральной ратуши, нам был присвоен печальный статус наиболее закрытого города мира. Это сбивает с толку самых стойких, вселяя в сердца тоску по былому и внезапное для интеллигента желание взяться за вилы… Лишь неизбежность встречи с городовыми сдерживает пагубные страсти.

Губернатор Данила Эндрюсович сетует на ухищрения строптивого народа, не желающего делать новомодные инъекции от тлетворного вируса, а народ ругает чиновников и требует открытия цирюлен, харчевен, цирков и ярмарок.

Ну а я, по старинке, мечтаю об открытии библиотек и вокзалов, дабы пуститься в путь, в любом из доступных направлений.

Но все это блажь и суета по сравнению с последними известиями.

Представь себе, милая-милая А., сегодня, под покровом ночи, над всем Зеленым Континентом (а возможно, и далее) вмиг пропал сигнал связи! И вот тут-то и кончилось терпение людей.

Что творилось! Караул! Все от мала до велика высыпали оголтелой толпой на улицу, позабыв о строгом комендантском часе, заголосили, запричитали…

Аборигенские шаманы с воплями били в бубны, призывая к ответу гору Цукерберга, да все попусту.

Словно вечность длились эти треклятые шесть часов пока никто из ныне живущих не мог поделиться с окружающими натюрмортом собственной провизии, зачатком запоздалой мысли и, наконец, самым святым — наброском озорного котика.

Я же с едва заметной улыбкой смотрел на линию горизонта, и как ребенок радовался первому солнечному лучику. Благодарил Бога за подаренный день… А затем побежал писать тебе письмо — обыкновенное, бумажное, с частичкой моей души. Пиши и ты мне, моя милая А.!

Твой навеки,

~ А. Чехов